Русское богатство, 1909, № 12, отд. II, с. 96-98.
Пред свежей могилой автора приходится говорить о новом сборнике критических статей И. Ф. Анненского. Едва два года прошло с тех пор, как мы на страницах «Русского Богатства» приветствовали его превосходный «Театр Еврипида» и выражали надежды видеть вскоре законченным этот классический нужный русскому читателю труд; но надеждам этим не суждено сбыться, и именно «Театр Еврипида» показал, как много мы потеряли в покойном ученом. Это был классический филолог нового типа, какие уже не редкость в Германии, но непонятными исключениями являются у нас, где самая постановка классицизма в образовательной системе является залогом его непонимания и отчужденности. Школьным педантом, чуждым жизни, скучным кладезем бесплодной учености представляется нам до сих пор — в сущности, не по нашей вине — ученый филолог; и тем выше должны мы ценить исключительных знатоков классической литературы, которые умеют раскрыть пред нами смысл и красоту дохристианского творчества южной Европы. Такого знатока и глубоко культурного писателя обличали в покойном исследователе его переводы и монографии. Критические очерки, с которыми он выступил не так давно, казалось, показали в нем нечто новое и неожиданное. Чем-то противоречивым, не вяжущимся с общим его обликом казались его статьи о новой — по преимуществу русской — литературе, собранные в двух книгах «Отражений». Претенциозной казалась их манера, ненужно-туманным их язык, неожиданными и необоснованными их «модернистские» тенденции, разрозненным и случайным — подбор тем. В известной степени все это не только казалось, но и было. Важнее, однако, было то, что сквозило из-за всего этого. На упрек в случайности тем автор с спокойным достоинством отвечает в предисловии ко второй книге «Отражений»: «книга моя, хотя и пестрят её разные названия, вовсе не сборник. И она не только одно со мной, но и одно в себе. Мои отражения сцепила, нет, даже раньше их вызвала моя давняя тревога. И все их проникает проблема творчества, одно волнение, с которым я, подобно вам, ищу оправдания жизни». Странным может казаться это искание смысла жизни, её оправдания — где? — в панегирике Бальмонту; но оно не только глубоко искренне, оно и серьезно, оно и в самом деле вызнано «давней тревогой». Не все ли равно, какой уголок человеческого творчества стараемся мы осмыслить, если в процессе этого осмысления раскрывается нам иной, более общий, более важный смысл. А работа над Бальмонтом — и над другими представителями символизма, вплоть до самых ничтожных, — была для автора именно попыткой осмыслить их, вложить свои переживания в их податливые образы, оправдать своей теорией их причудливости. Здесь слишком многое требует возражений: слишком многое, порожденное слабостью, было в теоретическом оправдании неожиданно и неосновательно представлено сильным. Несмотря на то, что покойный исследователь выступал, как поэт-переводчик и самостоятельный лирик, в его критике, несмотря на её лирические формы, явно перевешивал рационализм; и этот рационализм нередко переоценивал как раз то, что требовало для своей правильной оценки не верной теории, а верного чутья. Но теория была верна, метод был правилен, и, не соглашаясь с оценками и выводами статей И. Ф. Анненского о декадентах, можно многое в них признать, можно многие попытки рационализировать поэтическую форму, перевести её бессознательную выразительность в формулы сознательной мысли, признать очень удачными. И это относится также к другим статьям покойного критика. Не легко с ними освоиться и подчас еще труднее согласиться; они обращаются к очень немногим, подготовленным и специальным знанием предмета, и общим образованием. Статьи о Достоевском, например, предполагают в читателе положительно исключительное знакомство с ним. Но тот, кто, пройдя сквозь толщу этого напряжённого стиля, пробьется до скрытой под ним напряженности мысли, тот признает её серьезность, её пафос и едва ли будет иметь основание пожалеть о духовной работе, потраченной на это. Он будет в общении с мыслящим человеком, трогательно любившим литературу и в ней искавшим ответа на основные вопросы жизни.