Диалог культур: сборник тезисов
межвузовского семинара молодых ученых.
Литературоведение. Лингвистика /
Под. ред. Г. П. Козубовской. Барнаул, БГПУ, 1998. С. 41-45.
"Прелюдия", открывающее "Трилистник толпы", обращает нас одновременно к двум аспектам пушкинской темы поэта: 1) двойного бытия поэта (через развитие лирического сюжета стихотворения); 2) отношений поэта и толпы (что продиктовано не только смысловым уровнем произведения, но и поэтикой названия микроцикла).
Лирический сюжет стихотворения Анненского "Прелюдия" развивает образ двойного бытия поэта: его включенность в шум жизни и его отъединенность от толпы в момент "творческой печали". В лирике Пушкина подобный образ появился в стихотворении "Поэт" ("Пока не требует поэта", 1827). Еще Белинским было предложено буквальное прочтение этого стихотворения, позже нашедшее отклик и в концепции творчества Пушкина В. Соловьева. При такой логике суть двойного бытия поэта заключается в конфликте между его предназначением и человеческой сущностью. В XX веке изменяется трактовка стихотворения "'Поэт". Двойное бытие поэта понимается уже не столь прямолинейно и приобретает смысл универсального закона творчества: за вдохновением и взлетом приходит момент опустошения и истощения, который вновь будет преодолен творческим подъемом (Вяч. Иванов). В последнее время в пушкинистике все более утверждается мнение, что в стихотворении "Поэт" Пушкин не развивает романтического противопоставления бытового человека и "жреца Аполлона" (В. Непомнящий, Я. Л. Левкович).
Столь же неоднозначно это противопоставление в стихотворении Анненского. Так, уже первая фраза "Прелюдии" построена по принципу антитезы: жизнь среди людей - безлюдная мгла. Эта оппозиция освещена так, чтобы подчеркнуть приятие лирическим субъектом жизни.
"Но в праздности моей рассеяны мгновенья", '"Пусть это только миг...". Миг - особое временное состояние, отменяющее течение времени, размыкающее его в вечность идеала. Приход этого состояния мучителен необходимостью человека оставаться среди толпы. Отъединенность лирического субъекта от толпы перерастает в образ особого пути, который он должен пройти. Пути толпы, потока обыденной жизни и лирического субъекта расходятся, отсюда и переключение восприятия лирического "Я" на другой мир.
Намечается следующий путь появления вдохновения и рождения произведения искусства: жизнь и ее абсолютное приятие вплоть до растворения в ее суете и шуме - миг сознательного отъединения себя от толпы и жизненного шума в момент поиска слияния с идеалом. При этом миг неустойчив, '"как спичка на ветру", а идеал скрыт "Я ощупью иду", но ощущается лирическим субъектом. Интересно, что Анненский в этом стихотворении не показывает момент слияния с идеалом, этот миг дан лишь как намек, скрытый в образе "творческой печали". И третий этап - вновь слияние поэта с жизнью. Он запечатлен не в финальных стихах "Прелюдии", а а переломном для лирического сюжета пятом стихе: "Но в праздности моей рассеяны мгновенья" предполагающим не только творческий взлет, но и последующий выход поэта в жизненную суету. Этот же выход запечатлен и в стилистической системе текста. В пушкинском стихотворении "Поэт", как отмечает Е. Эткинд в своей работе "Симметрические композиции у Пушкина", сталкиваются два противоположных стиля: "К светскому облику героя относятся прозаические слова и обороты разговорной речи: в заботах суетного света, малодушно, всех ничтожней, в забавах... Ко второй его ипостаси - торжественные выражения и славянизмы: к священной жертве, святая лира, хладный сон, божественный глагол, душа... встрепенется, как пробудившийся орел, широкошумные дубровы". В стихотворении Анненского такого стилевого противопоставления не наблюдается, стихотворная речь соответствует разговорной речи образованного человека, даже единственное поэтическое сравнение здесь ("как спичку на ветру") максимально приближает нас к бытовой реальности во всей ее конкретности, еще раз подчеркивает нахождение лирического героя не вне, а внутри этого мира, хотя, как и у Пушкина, в момент творческого вдохновения поэту становится невыносимо душно среди людей.
"Поэт и толпа" (1828). Однако в его стихотворении чернь не намерена отпускать поэта, даже пытается диктовать ему темы, навязывать свою волю, чем справедливо вызывает гнев по отношению к себе. У Анненского данный конфликт несколько сглажен. Поэт старается стать неприметным для толпы чтобы к его душе не "прикоснулись" ничтожные слова. И здесь возникает противопоставление двух поэтов. Пушкинский поэт не таится от толпы, он вступает с нею в противоборство, доказывая свое право на свободу вдохновения, поэт Анненского таится от толпы, от ее навязчивого шума, укрывшись молчаньем, чтобы толпа не смогла нарушить его покой, отнять его творческую свободу. У Анненского толпа становится опаснее для дара поэта, лишается всякого, даже ложного смирения, которое она проявляет у Пушкина. Толпе у Анненского не нужен поэт, может быть, поэтому в стихотворении не появляется образа созданного произведения. Есть творческое вдохновение, есть творческая свобода, есть уединение от людей, но нет того, что дает смысл всему этому, нет образа стихотворения. Однако этот образ предельно овеществляется, так как об особом миге, посещающем поэта, мы узнаем из стихотворения его "Прелюдия". И в таком контексте название произведения Анненского приобретает особый смысл. Известно, что ассоциативный символизм (так определяли литературную деятельность многие его современники) стремился очистить звукообраз слова, проявить в нем некий идеальный смысл, зачастую не имеющий ничего общего с его общепринятым лексическим значением. Для этого нужно было подобрать определенный контекст, в котором на первое место в слове выйдет не его привычный стершийся смысл, а звучание, музыкальность, и тогда произойдет чудо символизации этого слова. Наиболее полно сам Анненский выразил такое отношение к слову в своей статье "Бальмонт-лирик".
Если обратиться к слову "прелюдия", то его общепринятое ЛЗ* предполагает вступительную часть музыкального произведения, либо небольшое музыкальное произведение. Поэзия - это тоже музыка, такое восприятие характерно для Анненского. "Прелюдией" открывается "Трилистник толпы", т. о., проявляется и другое значение слова - "вступление". Однако интересно сопоставить название трилистника с названием стихотворения: "Трилистник толпы" и "Прелюдия". Толпа как люди обозначена в момент ее отсутствия в образе "безлюдной мглы". По закону "тесноты стихотворного ряда" такое столкновение звукообразов не может быть случайным. Значит слово "прелюдия" приобретает новый смысл, который обнаруживается лишь в контексте данного стихотворения, смысл, который превращает это слово в поэтический символ: "Пре-людия". Здесь появляется значение "предстояние людям", нахождение вне толпы, та самая отъединенность поэтического "Я", о которой идет речь в стихотворении. Но, в то же время, это же слово говорит о невозможности ухода от людей, своим звуком напоминает об их постоянном присутствии вокруг поэта. И через символ пре-людии само стихотворение становится органичной частью мира, который заполнен толпой. То, что стихотворение не останется без ответа, без читателя, подчеркивается образом "собеседника" поэта, к которому тот обращается, поскольку он тоже, в отличие от толпы, наделен способностью молчания и чуткости; "Мой взгляд рассеянный в молчаньи заприметь / И не мешай другим вокруг меня шуметь". Это существенно отличает разрешение проблемы "поэт и толпа" у Анненского от той же проблемы у Пушкина; но без последней, как уже культурно освоенной позиции, оказалось бы невозможно выразить своеобразное соотношение поэт-люди в стихотворении "Прелюдия".
шестистопным ямбом ("Поэту").
Стихотворение Пушкина "Поэту" (1830) сводит воедино проблематику его же "Поэта" (1827) и "Поэта и толпы" (1828). При этом, по мысли В. Соловьева, стихотворение "Поэту" является как бы продолжением "Поэта и толпы", где поэт уже спокойно, без негодования умеет отстраниться от черни. В стихотворении Анненского тоже монолог поэта, отстранившегося от толпы и принявшего неизбежность ее праздного шума. В своей "Прелюдии" он не противопоставляет в структуре лирического "Я" двух взаимоисключающих существ, но показывает два состояния одного человека, правда человека, отличного от других люден тем, что он - поэт. И самое главное, в чем Анненский сближается с Пушкиным, становясь продолжателем его традиции, - это абсолютная ценность творческой свободы для личности поэта.