Текст доклада на XII Международной конференции
"Русистика и современность"
(к 200-летию со дня рождения Н. В. Гоголя),
секция "Русская литература в контексте времени",
начало октября 2009 г., Одесса.
В литературоведении тему творчества в лирике И. Анненского традиционно связывают с темой мучительности обыденного существования, желанием уйти от общественных проблем, стремлением к идеалу.
Рассуждая о природе поэтического вдохновения и проблеме предназначения поэта и поэзии, Н. В. Налегач отмечает, что «лирический герой Анненского, пройдя через искушение «чадной слитностью видений», в итоге приходит к требованию: «люби раздельность и лучи», становясь в искусстве жрецом Аполлона и пиреиды-Музы» [5:3].
М. М. Бахтин, пытаясь раскрыть глубинные основы творчества И. Анненского, в лекциях по истории русской литературы говорил о его лирике: «основная тема поэзии Анненского – отраженная, теневая жизнь. Когда-то смысл в жизни был, но осталась лишь тоска припоминания. Невозможность восстановить утраченный смысл выражают: фраза, в которой не хватает самого важного слова, чтобы осмыслить ее, залитая чернилами страница, бессмысленный плач детей… В «Посылке» из «Баллады» Анненский вживается в трубы солдат, и вся его поэзия кажется ему таким же недоумением, как доносящееся издали пение труб» [2: http://annensky.lib.ru/notes/bahtin.htm]. Не станем сейчас оспаривать представленные выводы, являющиеся вполне традиционными для нашего литературоведения.
Попытаемся проследить малоизученные особенности развития мотива творчества в лирике И. Анненского, полагая, что именно они в сложной и многокрасочной картине художественного мира поэта явились в конечном итоге определяющими.
В ранней лирике поэту не всегда удавалось преодолеть тяготение к символизму, но в поздних стихотворениях И. Анненского отчетливо звучит мысль о невозможности для истинного поэта какого бы то ни было ухода от действительности.
В стихотворении «Поэту» эта мысль выражена точно и ясно:
В раздельной четкости лучей
И в чадной слитности видений
Всегда над нами – власть вещей
С ее триадой измерений.
И грани ль ширишь бытия
Иль формы вымыслами множишь,
Но в самом Я от глаз Не Я
Ты никуда уйти не можешь…
Мысль о действительности, которая служит первоосновой любого творчества, пронизывает все это стихотворение. И. Анненский осознает, что поэзия без реальности, как и поэт без общества, – ничто, лишь «чадная слитность видений». Целостное, «целокупное», как он пишет, восприятие мира невозможно, если поэт полностью погружен только в собственные ощущения и переживания.
Главный смысловой, идейный центр названного стихотворения – признание поэта: «власть вещей», неразрывное единство «я» и «не я» не только не угнетает, но, более того, власть реальной действительности, земной человеческой жизни становится «маяком», путеводной звездой:
Та власть маяк, зовет она,
В ней сочетались бог и тленность…
«Поэту»
«Стихотворение «Поэту», опубликованное спустя полвека после смерти Иннокентия Анненского, посвящено проблеме «я» и «не-я» в двуедином плане художественной критики и философского критицизма. В философии термином «не-я» в смысле «объект» пользовался Фихте, заключавший в этом абстрактном понятии природу как чисто объективное, и Шеллинг, говоривший, однако, о единстве субъективного и объективного во всех сферах. Адресовано стихотворение Анненского не Гумилеву, как считал мой покойный профессор в Гарварде В. М. Сечкарев, и не Валентину Кривичу, как предположил Ф. Ингольд, а – дидактически – обобщенному поэту» [8:453].
И. Анненский уверен, в мире нет ничего кроме жизни, обычной жизни людей. Но именно в ней, а не среди туманности иных миров заключено возвышенное и земное, «бог и тленность», уродливое несовершенство и божественная красота человеческого гения.
Как видим, проблема отношения поэзии к действительности волновала И. Анненского, и реальная жизнь, окружавшая поэта, никогда не была для него только «символом», просто «подобием». Еще в 1883 году, задолго до появления первых манифестов и стихотворных сборников русских символистов, И. Анненский утверждал, что «только одна любовь к людям может возвысить человека и дать ему настоящую цель в жизни <…> Едва ли не самое главное для поэта – направить наши симпатии в тот мир обездоленных, униженных и оскорбленных, который не может и не должен оставаться вне лучшей цели человеческой жизни» [1:235-237].
Следовательно, уже в ранних своих выступлениях и статьях И. Анненский во взгляде на роль и назначение искусства, в частности поэзии, отстаивает лучшие гуманистические традиции русской классической литературы. В неопубликованном предисловии к первому сборнику своих стихов «Тихие песни» Анненский подчеркивает мысль о единстве истинного поэта с внешним миром: «Мир, освещаемый правдивым и тонким самоанализом поэта, не может не быть страшен, но он не будет мне отвратителен, потому что он – я» [1:206].
Из такого понимания органической связи поэта и действительности, «я» и «не я» вытекает мысль о невозможности для Анненского видеть в окружающей жизни «только отблеск, только тени».
В трактовке теоретиков символизма А. Белого и В. Иванова, поэт – это творец жизни, не просто художник, но тайновидец и тайнотворец жизни. В первом сборнике стихов А. Белого «Золото в лазури» (1904 г.) поэт прямо является в облике пророка, «нового Христа», предсказания его носят открыто апокалиптический характер.
Откликаясь на бурное обсуждение облика поэта в литературе начала века, И. Анненский писал: «Кажется, нет предмета в мире, о котором бы сказано было с такой претенциозностью и столько банальных гипербол, как о поэзии <…> Идеальный поэт поочередно, если не одновременно, являлся и пророком (я уже не говорю о богах), и кузнецом, и гладиатором, и Буддой, и пахарем, и демоном, и еще кем-то, помимо множества стихийных и вещественных уподоблений <…> Кто-кто не указывал поэту целей и не рядил его в собственные обноски?» [1:201-202].
Взгляд символистов на поэта как на пророка, мессию является следствием признания самоценного значения искусства, низведения действительности до уровня всего лишь «внешнего покрова».
Чуждая догматизма, поэзия И. Анненского никогда не претендовала на роль спасителя и наставника человечества. Болезненно совестливый, чуткий к правде человеческого чувства, Иннокентий Анненский видел фальшь и искусственность в попытках своих современников предстать в облике «творцов жизни». В статье «Что такое поэзия?» Анненский замечает: «<…> мне решительно нечему учить <…> Конечно, мысль, этот прилежный чертежник, вечно строит какие-нибудь схемы, но, к счастью, она тут же и стирает их без особого сожаления» [1:202].
«я» превыше всего. Под маской поэтического своеволия он слишком хорошо видит всего лишь беспомощность, малодушное бегство от жизни. И как бы ни манила «волшебная сказка», поэт не хочет обмана, он находит в себе силы вернуться к грубой реальности и трезво оценивать происходящее.
В составе «Кипарисового ларца» было напечатано стихотворение «Другому», которое можно считать продолжением размышлений И. Анненского о проблеме связи поэзии и поэта с действительностью. Стихотворение не датировано, но спокойный, неторопливый тон его, обдуманная взвешенность каждой строки, четкость мысли, простота стиля – бесспорно, результат многих лет работы мысли:
Я полюбил безумный твой порыв,
Но быть тобой и мной нельзя же сразу,
И вещих снов иероглифы раскрыв,
…
Ты весь – огонь. И за костром ты чист.
Испепелишь, но не оставишь пятен.
И бог ты там, где я лишь моралист,
…
Пройдут года… Быть может, месяца…
Ты – в лепестках душистого венца,
Как видим, поэт не сомневается в том, что безумство порыва, божественный огонь – далеко не самая лучшая, тем более истинная часть его души. Гордится же он, ценит в себе верность, искренность слов, целомудренность мысли:
Твои мечты – менады по ночам,
И лунный вихрь в сверкании размаха
Им волны кос взметает по плечам.
– за тканью Андромаха.
Не случайно поэт выбирает образ Андромахи, земной женщины, – воплощение любви и верности. Не блеск иных миров, а именно человеческое чувство близко поэту.
Ровность интонации, эпическая неторопливость повествования свидетельствуют о глубокой уверенности поэта в истинности выбранного пути. В стихотворении «Другому» И. Анненский надеется, что именно это земное, человеческое «я» как самое ценное в его поэзии будет понято и принято потомками.
Поэт не переоценивает своей роли и значения. Отчетливо сознавая слабость и недостатки свои и своих современников, И. Анненский надеется на будущее поколение, которое должно стать лучше, совершеннее, сильнее нынешнего. Мечтая о том, другом поэте будущего, который «полюбит, и узнает, и поймет» душу своего предшественника, И. Анненский добавляет:
Пусть только бы в круженьи бытия
Мой брат и маг не оказался я
В ничтожестве слегка лишь подновленный.
Идейное содержание стихотворения «Другому» свидетельствует о развитии мировоззрения поэта. Причем особенность этой эволюции в том, что «лирика Анненского с годами не столько уходила по содержанию от своих истоков, сколько развертывала изначально заложенное в ней ядро» [3:97]. И победа реального, земного, человеческого в его душе явилась отражением развития взгляда поэта на более общую философско-эстетическую проблему отношения поэзии и поэта к действительности.
Только реальная действительность, по мнению Анненского, может дать поэту все богатство, прелесть и полноту ощущений, ибо никакое искусство не может соперничать с жизнью по глубине переживаний, яркому разнообразию красок – таков общий вывод И. Анненского.
Красой открытого лица
Влекла Орфея пиреида…
«Поэту»
И напротив, все ирреальное, «запредельное» есть лишь химера, обман, не достойный внимания поэта:
Покровы кукольной Изиды?
«Поэту»
В древнеегипетской мифологии Изида (Исида) была богиней не только плодородия, воды и ветра, но и покровительницей волшебства [4:476]. Это значение менее известно, но И. Анненскому, тонкому знатоку античной культуры и мифологи, оно, бесспорно, было знакомо. Именно такое объяснение вытекает из контекста, помогает глубже раскрыть идейное содержание стихотворения. В облике Изиды, богини волшебства, поэт объединил все неестественное, искусственно созданное, колдовское. Справедливость такого толкования подчеркивают и строки из самого стихотворения:
Нет, не уйти от власти их вещей
…
«Поэту»
Таким образом, поэт у И. Анненского – личность тонко чувствующая, стремящаяся увидеть и воплотить в искусстве прелесть и очарование красоты мира. Поэт в восприятии И. Анненского не должен бежать от глаз «Не я», замыкаясь в собственном тесном мире, его назначение – смело и открыто идти навстречу жизни, постигая «нагие грани бытия». В связи с развитием мотива творчества в лирике И. Анненского актуализируются следующие контекстуально-ассоциативные компоненты значения: «реальность», «жизнь», «целостность», «осознанность».
Главной целью творчества, в частности поэзии, И. Анненский считает пробуждение сознания в другом человеке. В письме А. Н. Веселовскому (17 ноября 1904 г.) И. Анненский пишет: «<…> я занялся рефератом об эстетическом моменте новой русской литературы. Целью моей было обратить внимание на интересность новых попыток повысить наше чувство речи, т. е. попыток внести в русское сознание более широкий взгляд на слово как на возбудителя, а не только выразителя мысли» [Анненский 1979: 592].
В статье «Что такое поэзия?» И. Анненский пишет о «поэтическом гипнозе», который «оставляет свободной мысль человека и даже усиливает в ней ее творческий момент» [Анненский 1979: 202]. И продолжает, говоря о назначении и роли поэта: «Поэт не создает образов, но он бросает веками проблемы» [Анненский 1979: 203].
«Нисколько не смущаюсь тем, что работаю исключительно для будущего» [Анненский 1979: 447].
Эта устремленность в будущее, надежда на полное понимание читателем будущего, возможно, и явилась основой для формирования образа поэта в стихотворении «Мысли-иглы»:
«И снится мне, что когда-нибудь здесь вырастет другое дерево, высокое и гордое. Это будет поэт, и он даст людям счастье, которое только могут вместить их сердца».
Таким образом, творчество для Иннокентия Анненского – это способ постижения мира и себя в мире. Поэзия – отражение действительности, и она, какой бы глубокой ни была, не может отразить мир во всем его многообразии, это всегда только снимок, рисунок, мгновение. Настоящий большой поэт, по мнению И. Анненского, всегда должен ориентироваться на действительность, жизнь, и только такая поэзия может быть востребована в будущем.
Важно отметить, что главная цель творчества, по мнению И. Анненского, заключается в пробуждении сознания читателя, и, как следствие, в укреплении его осознанного отношения к действительности, в усилении чувства ответственности за происходящее.
«идеальный мир» и замыкаясь внутри него. Напротив, основной задачей поэта должно стать стремление к реальности, единению с окружающим миром. Особенно важно для поэта тонко чувствовать и уметь выразить в творчестве даже грубые и трагические моменты реальной жизни. Именно эти условия считает И. Анненский необходимым залогом существования и развития поэзии. Данные выводы подтверждаются актуализированными в связи с развитием мотива творчества в лирических текстах Анненского контек-стуально-ассоциативными компонентами значения: «действительность», «жизнь», «сострадание», «реальность», «целостность», «осознанность», «труд», «совесть», «ответственность», «понимание», «будущее».
Многие из перечисленных компонентов значения были выявлены и при интерпретации других доминантных мотивных центров лирики поэта, т. е. общая контекстуальная валентность данных компонентов значения достаточно высока. При анализе лирических текстов данные компоненты значения легко обнаруживаются и имеют широкое поле ассоциативно-контекстных интерпретаций, что позволяет рассматривать их как глубинные, стержневые центры поэтического пространства лирики И. Анненского, и как обозначение основ его эстетических взглядов.
То, что именно данные «словесные константы» являются основой эстетики Анненского-поэта подтверждают и идеи поэта, высказанные в критических статьях и письмах.
Например, в черновых набросках доклада «Об эстетическом критерии», работе над которым Анненский посвятил последние месяцы жизни и который должен был состояться 11 декабря 1909 года в Санкт-Петербургском Литературном обществе, Анненский писал: «Идеал <…> – стремление к справедливости, уважение к страданию, гуманность <…> Я должен любить людей, т. е. я должен бороться с их зверством и подлостью всеми силами моего искусства и всеми фибрами существа. Это не должно быть доказываемо отдельными пьесами, это должно быть <…> определителем моей жизни <…> Дело не в морали, а в раздумье, скромности, сомнении и сопротивлении» [6: http://annensky.lib.ru/publ/doklad2.htm].
В статье «Мечтатели и избранник», вошедшей в «Книги отражений». И. Анненский пишет: «Мечтатель любит только себя… Поэт, напротив, беззаветно влюблен в самую жизнь. Поэту тесно в подполье и тошно, тошно от зеленой жвачки мечтателей» [1:120]. Эта же мысль звучит и в одном из черновых вариантов названной статьи: «Красота может быть, по-моему, только жизнью…» [7:15]. Таким образом, сам поэт не оставляет сомнений в том, как дóлжно интерпретировать основу его эстетических взглядов. Нравственные и эстетические идеалы И. Анненского совпадают.
«Художественный идеализм Гоголя» (1902 г.) есть такая мысль: «У поэзии свои законы и своя правда, и из всех гуманитарных целей она знает только две: сближение людей и их оправдание» [Анненский 1979: 459]. И. Анненский призывал вернуть поэзию к живому нравственно-психологическому и интеллектуальному опыту человека, воплощающемуся в «будничном» слове. В этом он видел выход из тупика индивидуализма и новые перспективы литературного развития. Источником поэзии, по Анненскому, должна стать «чаша коллективного мыслестрадания» [Анненский 1979: 477]. Культу творческого я он противопоставил идею поэта, закрепляющего «своим именем невидную работу поколений» [Анненский 1979: 477].
1. Анненский И. Ф. Книги отражений. М., 1979.
2. Бахтин М. М. Анненский. Из «лекций по истории русской литературы» // http://annensky.lib.ru.
3. Максимов Д. Е. Поэзия и проза А. Блока. Л., 1981.
4. Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 тт. / Гл. ред. С. А. Токарев. М., 2000.
… канд. филол. наук. Томск, 2000.
7. Подольская И. И. «Я почувствовал такую горькую вину перед ним…» // Вопросы литературы. № 8. 1979. С. 15.
8. Ронен О. Кому адресовано стихотворение Иннокентия Анненского «Поэту»? // Text-Symbol-Weltmodell. Johannes Holthusen zum 60. Geburstag. München, 1984. S. 451-455.