Ц<арское> С<ело>
Многоуважаемый Александр Николаевич,
Я не сумею выразить Вам, насколько я сожалею, что должен был читать свой реферат в "Неофилологическом обществе" в Ваше отсутствие1). Если бы я знал об этом отсутствии ранее, я бы взял свое сообщение обратно или попросил бы отложить его. - Дело в том, что, если Вы припомните, Вы сами выразили желание (после заседания Пушкинской комиссии2)),14 3). Болезнь помешала мне исполнить желание Ваше в прошлом году; но как только я получил возможность заняться чем-либо, кроме текущих дел, я занялся рефератом об эстетическом моменте новой русской поэзии.15 Целью моей было обратить внимание на интересность новых попыток повысить наше чувство речи4), т. е. попыток внести в русское сознание более широкий взгляд на слово как на возбудителя, а не только выразителя мысли.16 С этой целью я собрал ряд данных, по которым слушатели могли бы выяснить себе некоторую часть этого вопроса, помимо моих утверждений. Я имел в виду осветить и то положение, что наше я, удачно или неудачно, поэтично или задорно, но, во всяком случае, полнее, чем прежде, отображается в новой поэзии и при этом не только в его логически оправданном, или хотя бы формулированном, моменте, но и в стихийно-бессознательном. Наконец, в сообщении моем развивались основные положения эстетической критики56), как наиболее яркой и характерной, по-моему, для нового русского направления, а притом и более уже определившейся: самый полемизм и парадоксальность некоторых из стихотворений этого поэта дают право почувствовать, каким трудным путем должна идти прививка к нашему слову эстетических критериев.17 Наконец, я обратил внимание на то, что стихотворное слово эмансипировалось в нашем сознании гораздо менее, чем прозаически-художественное. - В последних словах моих заключалась нарочитая просьба не считать моего совершенно теоретического доклада панегириком какому бы то ни было направлению7). Я имел в виду только содействовать обмену мыслей, тем более, что и Вы, дорогой учитель, вызвали меня на диспут. Чтение мое не достигло этой последней цели и закончилось довольно печально. Председательствовавший у нас П. И. Вейнберг8) в заключительном слове после ритуального комплимента высказал о докладе моем мнение, для меня совершенно неожиданное.18 <осподин> Вейнберг нашел возможным одобрить меня за то, что я серьезно отнесся к поэту, к которому "мы" относимся лишь иронически. - Я до сих пор думал, что в научном обществе можно говорить только о том, к чему относишься серьезно, и что такого отношения референту в заслугу не поставляют. Г<осподин> Вейнберг высказал далее свой взгляд на Бальмонта с аллюзией на то, что я ставлю его выше Пушкина, и позволил себе назвать меня "адвокатом" Бальмонта9).
mater* и по приглашению Александра Николаевича Веселовского и не позволил бы себе явиться. Но г<осподин> Председательствовавший изобразил мой доклад в заключительном слове своем в виде несколько странном и тотчас после этого объявил заседание закрытым. Тогда я увидел себя вынужденным попросить его возобновить заседание и, поблагодарив председателя за комплимент, как любезность, разъяснил слушателям, разумеется в нескольких словах, что, к сожалению, не был понят даже председателем собрания.
Я счел своим долгом написать Вам об этом не потому, чтобы просил о каком-либо разбирательстве. Никакого инцидента не было, так как я его прервал в корне и спас все видимости. Но кому же, как не Вам, выразить мне, насколько меня огорчило обвинение меня в адвокатстве. Мне до последней степени неприятна мысль о каком бы то ни было искании популярности, тем более в священных для меня вопросах эстетики, - и я считал себя вполне обеспеченным от подозрений, а тем паче от обвинения в ненаучном трактовании предмета сообщения теми двумя обстоятельствами, что я читаю в ученом Обществе и под Вашим председательством.
Целью настоящего письма моего было также поставить Вас в ближайшую известность о том, что, отзываясь на Ваше приглашение говорить о поэтическом стиле, я вовсе не говорил того, что было приписано мне лицом, сидевшим на Вашем месте, и что вслед за ним могут приписать мне газетные писатели.
Искренне преданный Вам И. Анненский.19
В дополнение к примечаниям А. В. Лаврова - примечания (со скобками в тексте) к этому письму А. И. Червякова : Сюжет, связанный с выступлением Анненского с докладом «Об эстетическом моменте», достаточно освещен в научной и мемуарной литературе. Кроме публикации Лаврова, содержащей наиболее полное и выверенное его изложение, следует упомянуть и мемуары Кривича и комментарии к ним (ЛМ. С. 103-104, 143-144). Однако нельзя не отметить и элементы некоторой его «мифологизации». В связи с этим любопытны суждения П. Перцова: «Странная фигура в самом деле был этот поэт: пожилых лет, директор царскосельской гимназии, впоследствии член совета министра народного просвещения, действительный статский, может быть тайный советник, всю жизнь служивший по ведомству просвещения, член ученого комитета, и в то же время сугубо "декадентский" поэт, писавший (долгое время почти втайне) стихи более странные и неожиданные для своего времени, чем стихи Сологуба, да странные нередко и на наш "обстрелянный" взгляд, — величайший поклонник тогда еще мало известного Бальмонта, устроивший однажды вечер в его честь во "вверенной" ему гимназии. Другого такого директора и действительного статского советника наверное не было более на святой Руси!» (Перцов П. Тощая «Жатва» // Новое время. 1916. № 14511. 30 июля (12 авт.). С. 13; УКР III. С. 163-164). Несомненный интерес представляет и запись П. Н. Лукницкого, воспроизводящая восприятие этого сюжета А. А. Ахматовой: <далее - см. страницу в архиве, фрагмент 23> (Лукницкий П. Acumiana: Встречи с Анной Ахматовой. Т. II: 1926-1927. Paris; М.:YMCA-Press; Русский путь, 1997. С. 308-309).
1) Веселовский отсутствовал в заседании Неофилологического общества из-за болезни.
2) Речь идет о заседании Комиссии Отделения русского языка и словесности ИАН по присуждению премий имени А. С. Пушкина, состоявшемся 27 сентября 1903 г., в котором Анненским был прочитан отзыв о труде «Лирические стихотворения Квинта Горация Флакка: Перевод П. Ф. Порфирова» (2-е изд., испр. СПб., 1902). Вскоре после этого заседания Анненский впервые сообщил о готовности прочитать обсуждаемый в письме доклад (см. текст письма Ф. А. Брауну от 26 октября 1903 г. и коммент. к нему).
«Гораций сам был не только поэтом, но и переводчиком: он перелицовывал и стилизировал и ямбы Архилоха, и гимны Алкея, являясь поэтом так сказать вторичной формации, стилистом par excellence. Надо ли говорить, что мы, русские, в строгом смысле слова, не имеем поэтического стиля. Своеобразная история нашей умственной жизни не дала русской поэзии выработаться в искусство. Стиль классический дал на нашей почве одно крупное произведение — "Илиаду" в переводе Гнедича. Что-нибудь вроде верленовского "Art poetique" по-русски трудно себе даже представить» (Разбор стихотворного перевода лирических стихотворений Горация, П. Ф. Порфирова. Сделанный И. Ф. Анненским. СПб.: Тип. Императорской Академии Наук, 1904. С. 3. (Отдельный оттиск из Отчета о XV присуждении Пушкинских премий)).
«Чувство речи» — категория, восходящая к теориям немецкой психологической школы в языкознании. Понимание этой категории достаточно подробно изложено Анненским в его работах 1880-90-х гг. Относя чувство речи к важнейшим свойствам человека («В душе каждого нормального человека мы можем наблюдать ряд типических способностей или чувств: таково чувство речи (Sprach-gefühl), чувство правды (совесть), чувство красоты» (Анненский И. Педагогические письма: II. (Я. Г. Гуревичу): К вопросу об эстетическом элементе в образовании // РШ. 1892. № 11. С. 69)), он давал ему следующую характеристику: «Сила, которая заставляет человека, помимо сознания, правильно напасть на слово, на форму, есть языковое чутье. В языке нашем не выработалось выражения, которое бы точно соответствовало слову Sprachgefühl, и мы должны или повторять немецкий термин, или довольствоваться его дубовыми переводами — языковое чутье, чувство речи. Это чутье ставит нас обладателями или, точнее, бессознательными воспроизводителями целой массы словесных форм — нет возможности определить числа и бесконечных оттенков в формах и оборотах, которые могут явиться в нашей речи, особенно если принять, что каждая форма и каждое слово с новым оттенком смысла есть особое слово и особая форма. В смысле языкового чутья каждый человек обладает своим языком, и только общение, с одной стороны, литература и теория — с другой (условные правила грамматики и стиля) сглаживают это бесконечное разнообразие. Среда устанавливает как бы центральное языковое чутье.
Sprachgefühl человека есть сила, подлежащая развитию... <...> Языковое чутье — сила в высокой степени драгоценная, потому что она открывает нам возможность творчества, с одной стороны, и понимания творчества — с другой. Эту силу можно сравнить с совестью и чувством красоты по ее образующему значению для всей духовной жизни человека. <...>
Условия, способствующие развитию и обострению языкового чутья, имеют объективную и субъективную сторону. Объективная сторона — это достоинства речи в окружающей человека среде и родная поэзия в ее действии на человека. Субъективная — это восприимчивость и чуткость к поэтической, национально-художественной стихии в речи. Высшею степенью языкового чутья всегда обладали поэты: вспомним при этом из области нашей родной поэзии, что Крылов, Пушкин, Аксаков, Тургенев воспитали свое чувство речи не на иноязычных грамматиках, а на общении с народом, в речи и поэзии которого хранится живой источник творчества» (Анненский И. Образовательное значение родного языка // РШ. 1890. № 1. С. 26-28). В докладе Анненского вопросы стиля новой русской поэзии и развития Sprachgefiihl (ср. с суждениями о поэзии Майкова: КО. С. 295-297) связывались воедино: «Но я говорю здесь о стиле лишь в широком смысле этого слова, т. е. о повышенном чувстве речи и признании законности ее эстетических критериев, как об элементе общественного сознания» (КО. С. 96).
6) Бальмонт Константин Дмитриевич (1867-1942) — поэт, переводчик, литературный критик, очеркист. О взаимном внимании Анненского и Бальмонта см. подробнее: УКР II. С. 184. Позволю себе здесь несколько пополнить библиографический перечень публикаций (УКР II. С. 184-185), в которых так или иначе затрагиваются различные аспекты проблемы «Анненский и Бальмонт»: Камерный театр // Вестник театра. 1919. № 45. 9-14 дек. С. 13. Без подписи; Колпакчи Л. Камерный театр: Спектакль памяти Анненского // Вестник театра. 1919. № 47. 23-28 дек. С. 9-10. Подпись: Лев К.; Košny Witold. Innokentij Annenskijs «Iz Bal'monta»: Anmerkungen zu einem parodistischen Text des russischen Symbolismus // Russian Literature. 1995. Vol. 37. № 4. S. 505-522.
«Бальмонт-лирик» не вошел.
8) О Вейнберге и характере его отношений с Анненским см. текст письма П. И. Вейнбергу от 16 декабря 1901 г. и коммент. к нему.
«Помню я, с каким высокомерием, а иногда и возмущенным недоумением обращался время от времени характерный библейский профиль председательствовавшего в сторону докладчика, с такой очевидностью посягавшего на священнейшие устои русской письменности. <...> ... когда Вейнберг упомянул, что "во всяком случае Бальмонт в лице И. Ф. приобрел блестящего (или талантливого — уж не помню) адвоката", то отец сейчас же вернул ему его неподходящее заключение, сказав с улыбкой, что "если в моем лице Бальмонт приобрел адвоката, то в лице П. И. он имеет зато еще более блестящего прокурора"» (ЛМ. С. 104).
Есть основания полагать, что если бы заседание Общества проходило под председательством Веселовского, то неприятие положений Анненского не было бы столь единодушным. Если Вейнберг вообще не соглашался включать Бальмонта в число заслуживающих серьезного внимания поэтов, то Веселовский вполне осознавал его значение в обновлении поэтического языка: во всяком случае, в статье «Из истории эпитета» он приводил, наряду с цитатами из Бодлера, Гюго, Эйхендорфа, Гейне и других признанных писателей, примеры из поэмы Бальмонта «Мертвые корабли» в ходе своих наблюдений над «синкретическими и метафорическими эпитетами новейшей поэзии», в которых отражается «идея целого, цепь таинственных соответствий, окружающих и определяющих наше "я"».20 Бальмонт и Веселовский были лично знакомы, между ними даже возникла переписка в связи с предполагавшимся выступлением Бальмонта в 1899 году в Неофилологическом обществе — чтением выполненного им перевода драмы Кальдерона «Чистилище святого Патрика» («El Purgatorio de San Patricio»).21
14. А. Н. Веселовский, как председатель Отделения русского языка и словесности Академии наук, возглавлял работу комиссии по пятнадцатому присуждению Пушкинских премий в 1903 году. Анненский рецензировал представленную на премию книгу «Лирические стихотворения Квинта Горация Фланка» (Перевод П. Ф. Порфирова. Изд. 2-е, испр. СПб., 1902). Его критический разбор изложен Веселовским в кн.: Отчет о пятнадцатом присуждении премий имени А. С. Пушкина, читанный в публичном заседании 19 октября 1903 года ординарным академиком А. Н. Веселовским. СПб., 1903, С. 16-17. Переводу Порфирова был присужден почетный отзыв; Анненскому и другим рецензентам комиссия постановила выдать Пушкинские золотые медали. Извещение о награждении Анненского от 18 октября 1903 года подписано Веселовским. (ЦГАЛИ, ф. 6 оп. 1, ед. хp. 407).
15. Первоначальное название статьи «Бальмонт-лирик» — «Эстетический момент новой русской поэзии» (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 126, л. 1).
16. В статье «Бальмонт-лирик» Анненский писал: «Крайняя небрежность и принципиальная бесцветность журнальной речи делают для исследователя нашего литературного языка особенно интересными попытки русских стихотворцев последних дней. Так или иначе эти попытки заставили русского читателя думать о языке как об искусстве, — следовательно, они повышают наше чувство речи» (КО 1, с. 176). В статье «Что такое поэзия?», написанной в 1903 году, но опубликованной посмертно, Анненский еще более решительно подчеркивал заслуги новейших поэтов в деле обновления поэтического слова (А, 1911, № 6, с. 56-57).
«прививка к нашему слову эстетических критериев» отчеркнуты Веселовским.
18. В сообщении о заседании 15 ноября говорилось: «Ярким выразителем мнения большинства выступил П. И. Вейнберг, речь которого была покрыта шумными рукоплесканиями. По словам г. Вейнберга, — прежде всего выразившего от имени всего собрания глубокую благодарность докладчику, первому взглянувшему серьезно на поэзию Бальмонта и представившему о ней такой обстоятельный труд, — "я" Бальмонта отнюдь не всемирное, а небольшого кружка лиц, одинакового с ним направления, или даже скорее чисто собственное. Поэтическое дарование ничтожно, так что ставить Бальмонта "на одну доску" с Пушкиным, как это сделал докладчик, нет никаких оснований. В поэзии Бальмонта полное отсутствие содержания, внешность не соответствует внутреннему содержанию, сплошной набор трескучих фраз. В ней нет существенного признака истинной поэзии — простоты, а царит вычурность, манерность, модность, желание бить на эффект и тем мистифицировать читателя, отвлекая его внимание от внутренних недостатков» (Новости и биржевая газета, 1904, 18 ноября, № 319).
19. Письмо печатается по автографу, хранящемуся в Пушкинском доме в архиве А. Н. Веселовского (ИРЛИ, ф. 45, оп. 3, ед. хр. 89). В архиве Анненского имеется копия этого письма, снятая родственницей поэта О. П. Хмара-Барщевской тотчас по его написании (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 281).
20. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. Л., 1940, с. 88-89. Показателен в этом отношении доклад П. И. Вейнберга о Поле Верлене, прочитанный в Неофилологическом обществе 3 марта 1895 года. Почти все, обсуждавшие доклад, сошлись во мнении, что «декадентство» — «явление социально-психопатологическое». Тем не менее Веселовский подчеркивал принципиальную новизну символистской поэзии (хотя и не признавал за нею крупных художественных достижений) и настаивал на вдумчивом подходе к ней (см.: М. К. [Кудряшев М. И.]. В Неофилологическом обществе. — Новости и биржевая газета, 1895, 8 марта, № 66).
Веселовскому о его обещании дать «несколько указаний касательно литературы о Прометее и литературы о нисхождении в Ад». Эти консультации были нужны Бальмонту для работы над переводом драмы Шелли «Освобожденный Прометей» («Prometheus Unbound»).
А — журнал "Аполлон".
КО — Анненский И. Книги отражений. М., "Наука", 1979 (в серии «Литературные памятники»).
— Кривич В. Иннокентий Анненский по семейным воспоминаниям и рукописным материалам. Альманах «Литературная мысль». III. Петроград, 1925.
РШ — журнал «Русская школа».