Поиск по творчеству и критике
Cлово "ARTIST"
Входимость: 1. Размер: 40кб.
Входимость: 1. Размер: 54кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 40кб.
Часть текста: Ходасевич даже не упоминает определяющую для творчества Анненского тему необходимости сочувствия и жалости людей друг к другу и к окружающему их миру. Однако эта тема столь часто встречается в стихах поэта, что, кажется, не может не проявиться, по крайней мере в какой-либо из многочисленных цитат, приводимых в статье. Это и случается однажды, когда критик интерпретирует стихотворение "Лира часов": "Мир для Анненского - тюрьма. Сердце в нем бьется и ходит, как маятник в тесном футляре стенных часов. Но, толкая остановившийся маятник и снова пуская часы, поэт обращается к сердцу: О сердце! Когда, леденея. Ты смертный почувствуешь страх, Найдется ль рука, чтобы лиру Твою так же тихо качнуть И миру, желанному миру, Тебя, мое сердце, вернуть?.." (с. 104) 2 Обретение "желанного мира" творческого вдохновения может произойти благодаря деятельному и доброжелательному участию ближнего. Мотив случайной и неуместной цитаты, которая не только опровергает, чуть ли не в единственном числе (зеркально отражая известную поговорку), концепцию критика, но и представляет собой миниатюрную копию всего корпуса текстов поэта, объединяет этот эпизод статьи Ходасевича с описанием Ф. К. Годуновым-Чердынцевым, главным героем романа В. В. Набокова "Дар" (1937), стиля Валентина Линева. Я имею в виду следующий фрагмент: "... и тут Линев ненароком выковырнул что-то более или менее целое: Виноград созревал, изваянья в аллеях синели. Небеса опирались на снежные плечи отчизны... - и это было так, словно голос скрипки вдруг заглушил болтовню патриархального кретина" (с. 191). 3 Причем эта единственная полная цитата предстает на фоне других, нарочито "обрубленных" стихов Кончеева, призванных проиллюстрировать известный прием...
Входимость: 1. Размер: 54кб.
Часть текста: об искусстве и литературе в русском переводе вышли не так скоро, но томик Уайльда принадлежал к тому роду книг, что завоевывают внимание читателей и до прочтения: двух-трех журнальных статей было довольно, чтобы автор этих диалогов и его парадоксальное эстетство вызвали всеобщий интерес в литературных кругах. И вот, в то время как в Англии после судебного процесса, обесславившего Уайльда за «дурные нравы», было принято молчать о Уайльде, талантливейшем критике, авторе нескольких острых театральных пьес, романа «Дориан Грей», восхитительных сказок и совсем замечательной его «окаянной» книги «De profundis» 1 , а в Париже, где он доживал век в крайней нужде, забытый соотечественниками, признанный только очень избранным кругом французских писателей (Барбе д'Оревильи, Вилье де Лиль-Адан, Верлен), — у нас его слава утвердилась как-то сразу и влияние на передовую эстетствующую молодежь возросло необычайно быстро. Такое было время. В самодержавной России после долгих лет спячки жадно обновлялось художественное сознание и вспыхивали то здесь, то там маяки, указывая путь всему новому, необычному, ниспровергающему литературный «вчерашний день». И чем разительнее «новое» отличалось от «старого», тем больше был успех. Нельзя себе представить ничего более противоположного отправным точкам зрения наших ревнителей научной объективности, критиков-общественников XIX-го века, чем этот уайльдовский...